
Увеличение размера текста — нужно зажать кнопку Ctrl, а затем нажать кнопку + (плюс). Нажимать «+» можно несколько раз, пока текст не станет доступен для комфортного чтения. Уменьшение размера текста — зажать кнопку Ctrl, а далее нажимать кнопку — (минус), пока текст не станет мельче. Кроме этого, можно зажать кнопку Ctrl и покрутить колесико мышки. Так даже несколько быстрее, можно легко и просто отрегулировать размер текста. Пример этого способа представлен ниже. Нажмите повторно на иконку с очками, для того чтобы скрыть эту подсказку.
Отмененная эпидемия
В ноябре власти Екатеринбурга заявили, что каждый 50-й житель города заражен ВИЧ-инфекцией. Однако все эксперты в один голос утверждают, что эта статистика занижена, а реальные цифры в 1,5-2,5 раза превышают официальные. Свердловская область — лишь один из девяти российских регионов, где инфицированы более 1% населения.
«Она живет с ВИЧ, и вроде ничего, выглядит нормально»
В крохотном помещении екатеринбургского регионального общественного фонда «Новая жизнь», которым руководит Вера Коваленко, еще несколько девушек, сотрудниц организации, пьют чай с печеньем и яблоками. Стены почти до потолка заставлены белыми коробками с презервативами: одно из двух направлений работы фонда — профилактика ВИЧ-инфекции среди секс-работников. Вторая ключевая группа, с которой работают в «Новой жизни» — места лишения свободы.
«Мы работаем с исправительными учреждениями с 2011 года. Ходим в ближайшие колонии раз в три месяца и читаем лекции в «Школе для освобождающихся». Если человек живет с ВИЧ, мы объясняем, куда идти после освобождения, где ближайший СПИД-центр, врач-инфекционист, какие есть таблетки и схемы, — говорит Вера, тонкая, высокая девушка, в обтягивающем ярко-синем платье с короткой стрижкой и с синими глазами. — Вторая группа — это секс-работники. Мужчины, женщины, трансгендеры. Мы занимаемся тестированием, сопровождением и тоже работаем по приверженности к лечению (прием препаратов пациентом с точным соблюдением графика приема и дозировки. — RFI)».
Главной проблемой в исправительных учреждениях Вера называет неинформированность. «Объехав 20 учреждений, мы понимаем, что помимо самих заключенных, надо дополнительно обучать сотрудников, — рассказывает Коваленко. — Делать семинары и тренинги для врачей и фельдшеров. Разбирать все эти мифы. Если человеку ставят диагноз в исправительном учреждении, у него нет принятия диагноза до конца. С ним мало работают психологи».
Сама Вера живет с ВИЧ уже 16 лет. О своем диагнозе она узнала, когда отбывала десятилетний срок в ИК-6 в Нижнем Тагиле. После освобождения Вера сначала занималась социальной реабилитацией бывших заключенных, помогала освободившимся женщинам находить жилье и работу, а позднее переключилась на проблему ВИЧ. «Тут понятна моя мотивация, — говорит глава «Общественной жизни». — Для меня важно, чтобы люди не заболели ВИЧ-инфекцией. Заболеть очень просто. А это на всю жизнь, и лучше этого избежать».
Все сотрудники «Новой жизни» имеют либо опыт нахождения в местах лишения свободы, либо жизни с ВИЧ. Это единственная возможность достучаться, говорит Вера. «Мы не набираем специалистов после университетов. Может быть, они более компетентны и профессиональны, но без личного опыта и сопереживания здесь невозможно, — объясняет она. — Те, кто сидел, говорят: „Я тоже узнал про свой диагноз в исправительной колонии, и у меня не было информации, и ко мне вот так не ездили. А вот сейчас у меня есть удивительная возможность рассказать, как я это прожил”. И тогда люди слушают».
Заниматься профилактикой ВИЧ-инфекции среди секс-работников еще сложнее — это очень закрытая группа. «Помимо стигмы в обществе у них есть еще самостигма, плюс если у тебя ВИЧ-инфекция, то ты это скрываешь от всех, потому что боишься, что тебе не дадут работать, — говорит Вера. — Даже в этой профессии. Даже если ты предохраняешься. Девчонки скрывают, если они знают о своем диагнозе. Хорошо, если она в это время продолжает ездить в больницу и пить таблетки. А есть те, кто закрывается до такой степени, что им кажется, что в больнице не надо появляться. Вот они живут с этим, живут в одиночестве. Это морально тяжело. А многие просто не знают, и понимая свои риски, не всегда торопятся тестироваться».
В «Новой жизни» есть свой врач-гинеколог, к которому направляют тех, кто обращается в фонд. Есть юрист, который выезжает с работниками фонда на точки и консультирует секс-работниц.
Лицо профессии, во всяком случае, в Екатеринбурге изменилось. «В нашей области, в нашем городе секс-работники — это люди, в основном не употребляющие наркотики, — говорит Вера, опровергая тем самым утверждения главы фонда «Города без наркотиков». — В силу экономического положения в стране — это матери-одиночки, женщины с определенными трудностями в жизни».
«Бывает, что надо съездить пять раз поговорить, решить массу бытовых проблем прежде, чем она доверится тебе в вопросах ВИЧ-инфекции. — объясняет Коваленко. — Потому что для нее сегодня важнее проблемы с жильем, детьми, а проблему здоровья она отодвигает на третий, на пятый план. Просто прийти и сказать: „Здравствуйте, мы сейчас будем вам про ВИЧ рассказывать, давайте все в очередь выстраивайтесь, мы тут будем тестироваться, это важно для вас, это вам нужно”, они скажут:„Идите-ка вы на хрен”. К теме ВИЧ мы долго подбирались. Мы планировали, что будем проводить семинары, тренинги, а на первый семинар пришли мы и еще двое. Никому это было неинтересно. Человеку надо деньги ехать зарабатывать, какой семинар по ВИЧ-инфекции?».
Сейчас сотрудники «Новой жизни» стараются вовлекать в свою работу самих секс-работниц. «Мы приезжаем на точку, и к нам присоединяются сами девчонки. Они все у нас теперь умеют ведомости заполнять, все знают про ВИЧ, все семинары и тренинги уже прошли, — не без гордости рассказывает Вера. — Для них это важно. Тут вопрос и самооценки, и того, что она чувствует свою роль, миссию, что она участвует: „Мы же все вместе сейчас остановим эпидемию, мы серьезные вещи делаем”».
Решение открыть свой ВИЧ статус Вера приняла год назад, когда поняла, что ее задевает то, как сильно людям не хватает информации. «Я не могу не участвовать, стоять в стороне. Хочется объяснить разницу между СПИД и ВИЧ. СПИД-диссиденты меня очень волнуют: как можно говорить, что ВИЧ-инфекции не существуют, когда я вижу, как умирают люди, которые отказываются от препаратов. Когда людей дискриминируют, увольняют с работы. Когда приходят люди, рассказывают о каких-то жутких вещах: на дворе XXI век, а мама им говорит: „Вот твоя отдельная кружка”. Как вообще?»
«Люди думают: „Как мне сходить в СПИД-центр, вдруг я там встречу соседа?” Столько у людей страхов на этот счет, им кажется, что их забьют, заклеймят, камнями забросают. Все это подвигает на то, что люди должны видеть людей, у которых ВИЧ, — объясняет свою мотивацию глава «Новой жизни». — Чтобы человек, которому диагноз поставили, смотрел телевизор и видел: вот Вера Коваленко, она живет с ВИЧ, вроде ничего, выглядит нормально, никто ее не прибил еще, шевелит ногами и руками. Это надо делать. Иначе мы ничего не изменим в обществе».
«Если мы не остановим огромный поток новых случаев, то все дальнейшие действия проблематичны»
«Конкретно Екатеринбургский областной СПИД-центр быстро реагирует на изменение ситуации в рамках того, что по закону может предоставить государственная организация. Появляются новые сервисы: например, мы предоставляем помощь в оформлении документов, временной прописки для пациентов, — рассказывает Александр Лесневский из областного СПИД-центра. — Мы хорошо тестируем, хорошо проводим тренинги, хорошо обучаем педагогов, как заниматься профилактикой. И все это работает. Но есть группы — наркопотребители, МСМ (мужчины, практикующие секс с мужчинами), коммерческие секс-работницы. Как до них дотянутся руки у врача-инфекциониста? Что он должен сделать, взять сумку и пойти на точку знакомиться с нарками? Дело даже не в том, что врач не хочет: есть врачи, которые готовы это делать, но у врача 30-50 приемов в день. Какая сумка? Куда идти?».
Главная проблема в Екатеринбурге в частности и в России вообще — это профилактика. «Огромные территории, людские сообщества не охвачены профилактикой, которая им нужна, — сокрушается Лесневский. — Получается, что, с одной стороны, есть государственная организация, которая улучшает свою работу, а с другой стороны, есть территория, на которой почти никто не работает, потому что нельзя федеральные деньги тратить на шприцы. Но это не только наша проблема, такие же истории были и в США. Но там есть другие деньги, а здесь с другими деньгами — тоже теперь проблема. НКО — „иностранные агенты” и прочее».
«Как только появляется программа обмена шприцов, выясняется, что „ааа, у нас много наркоманов”. Они становятся явными: люди приходят, получают услуги, мы их регистрируем. А так, вроде где-то они там есть, сами по себе болеют, сами по себе умирают, мы делаем вид, что их нет. А тут все становится явным и что-то нужно делать. А что у нас предлагают делать? Лечебно-трудовой профилакторий или в лагеря их собрать и перевоспитывать трудом, наручниками, луком и чесноком, молитвой, двенадцати-шаговой программой. Неважно чем. Важно, что это все равно не работает на всех пациентах. Все не бросят употреблять наркотики. Должны быть другие сервисы. Поэтому очаг распространения эпидемии остается».
Еще одна проблема, связанная, в первую очередь, с отсутствием профилактики — это огромная нагрузка на медицинскую систему. Работать с увеличивающимся количеством пациентов теми силами, которые есть сейчас, становится все сложнее. «Нам нужно либо постоянно увеличивать штат врачей, либо переводить ВИЧ-положительных пациентов в обычные поликлиники. То есть проводить реорганизацию, которая произошла в других странах. Иначе врачи захлебнутся», — говорит Лесневский.
По оценке эксперта, реальные цифры ВИЧ-инфицированных в области в 2-2,5 раза выше официальных: «Если мы будем умножать на два, мы будем иметь минимальную картину, с которой нам нужно учиться жить».
Александр Лесневский настаивает: ВИЧ касается каждого. «Мои пациенты (в СПИД-центре) — это абсолютно все. Это семейные пары за 60, где муж как в фильме «Начинающие» перестал хотеть быть только теоретическим геем и решил попробовать. Это люди, которые развелись в 45, искали пару и вместо счастливой семейной жизни инфицировались. Это наркопотребители в возрасте и начинающие. Это медработники. Это люди, которые вообще никогда не думали, что они могут инфицироваться, и среди их знакомых нет никого, кто вообще когда-либо употреблял наркотики. Эпидемия уже начала всех касаться, а когда она будет касаться всех, как в Африке, — это будет совсем другая проблема. Желательно, чтобы этого не произошло».
«Чем больше нас демонизируют, тем страшнее становится людям. Мы говорим о том, что эпидемия генерализовалась, прорвалась в общую популяцию, но если смотреть на цифры по уязвимым группам, то виден перекос в сторону уязвимых групп, — считает активист Виталий Коротких. — Раньше это называли „группы риска”. Я не люблю термин „группы риска”, потому что в группе риска находится 147 миллионов россиян. Любой прием инъекционных наркотиков не из индивидуального инструментария — это риск. Любой незащищенный половой контакт — это риск. В зоне риска все. Это просто усиливает стигму „я не в группе риска, ведь я не наркоман, не гей и не проститутка”. Это неправильно. И это благоприятная почва для развития эпидемии».
Главред E1 Наталья Попова признает, что табу остается, а подавляющее большинство горожан до сих пор считает, что их это не касается: «В самые первые дни (после объявления эпидемии), когда городские власти объявили упрощенный способ проверки на ВИЧ, мы отправили трех корреспондентов тестироваться в районные поликлиники. Если в очереди слышали, что человек пришел проверяться на ВИЧ, от него шарахались». «Те, кто пришли проверяться, стараются не говорить об этом вслух, — рассказывает Наталья Попова. — И это сохранится, я думаю. Хотя, наверно, людей, которые станут об этом говорить, тоже будет больше. Но страх никуда не уйдет».